По выходным я занимаюсь с женщинами танцем живота. Это тяжёлая работа. Я говорю не о собственно физической нагрузке. В большинстве случаев движения во время уроков не те, чтобы серьёзно утомить танцовщицу. Я о другом.

Если не большинство, то многие женщины приходят со своими телами. Я имею в виду – как с отдельными предметами, аксессуарами, чем-то, что носишь на себе и что тебе мешает, потому что всё время чего-то хочет, чем-то отвлекает, качества тело при этом не ахти и прямо сейчас мешает танцевать. Тело женщины словно не является продолжением её «Я». Оно и ей-то не очень принадлежит, скорее, передано под её ответственность.
Это не значит, что женщина ненавидит своё тело, отказывается за ним ухаживать, никак его не балует. Ухаживает со всей тщательностью той ответственности, что на них возложена (насколько им позволяет тысяча других ответственностей)...

Трудно начать танцевать, когда надо двигаться не самой, а шевелить предметом, который ты принесла. Ой, как трудно… А женщине каждый раз кажется, что проблема в ней. Может, она не может танцевать в принципе? Почему-то же ей, сколько она ни пробовала раньше, не удаётся пошевелить эту штуку на себе правильно. Может быть, она недостаточно хочет? Кто хочет правильно, у того всё получается...

А я вижу её и понимаю, что она создана для танца, как создан каждый (почти каждый) из людей. Душой и телом.

Половина занятия, огромная часть курса – это возвращение женщине её тела. То, что отнимают, не желая зла, мама с папой, бабушка с дедушкой, школа и каждый проходящий мимо. Мы, как младенцы, учимся снова слушать и слышать тело, понимать его сигналы, правильно передавать свои. «Я почувствовала, что у меня есть руки и ноги», – частое признание. Говорится как метафора: хорошо поработали, мышцы гудят. Но в большинстве случаев смысл, сама не думая, женщина вкладывает прямой. Она давно не чувствовала, что у неё есть руки и ноги, живот и спина, принадлежащие лично ей.

Как мы лишаемся своего тела? Вся женская социализация, всё воспитание девочки традиционно построено на том, чтобы тело отнять в пользу общества. Мы учимся глядеть на него, как хорошая хозяйка на унитаз – не стыдно ли перед людьми, опрятно ли, блестит ли, выполняет ли свои общественно-полезные функции исправно? А самый правильный взгляд, когда ты подходишь к зеркалу, на самом-то деле, не оценка, а любование. Заставить себя это сделать невозможно, это что-то вроде здорового инстинкта. Он или подавлен, или действует свободно.
«Ты же девочка, почему у тебя ссадины на коленях и царапина на щеке?» Не надо объяснять, чем ты занималась и как тебе было интересно, ты должна содержать это тело приятным глазу и целым. Платье неудобно в движении, туфли жмут, долго сидишь неподвижно – всё затекает, «убери волосы, туже, туже – не ходи распустёхой»… С этого мы начинаем и не замечаем, как приходим к тому, что в постели с мужем – не крайнее проявление любви, а потерпи-тебе-же-нетрудно-а-ему-надо-быстренько. Мы видим, как тело «плохо себя ведёт», не слушается, не отзывается движением на танец души, заболевает там и тут… Да не «плохо себя ведёт», а плохо ему! И не ему, а тебе, тебе, дорогая женщина, плохо! Нет отдельного выданного тебе обществом тела, которым оно вправе командовать как хочется – это ты, родная, ты.

И что за радость видеть, когда женщина возвращается в себя!